Стивен Хокинг организовал вечеринку для путешественников во времени и, со свойственной настоящему англичанину чопорностью, отправил приглашения, точнее, объявил о вечеринке, после того как она завершилась. Он долго ждал гостей, но никто, как вы понимаете, не явился. Стивен пришёл к выводу, что путешествия во времени невозможны. Хотя по мне, так может, путешественники во времени просто проигнорировали Хокинга, может, он показался им не столь интересной и приятной личностью, поэтому никто не захотел с ним увидеться, – профессор сделал короткую паузу, оглядывая своих студентов. Пятнадцать человек, каждый из которых, кажется, внимательно вкушал речь преподавателя.
– Что такое время? Вопрос, над которым билось, бьётся и будет биться ещё не одно поколение учёных, исследователей, изыскателей, – профессор плавно перемещался из одного угла аудитории в другой, не прерываясь, – хотя для обывателя в повседневной жизни, всё предельно просто и ясно. Время бежит из вчера в завтра, но нельзя попасть из сегодня во вчера.
Мужчина посмотрел в витражное окно, выходившее во двор, – там бегали дети, играя в салочки, прячась друг от дружки за зелёными цветущими каштанами. Профессор прикоснулся к лицу, почесал густые белоснежные бакенбарды, спускавшиеся от ещё каштановых волос симметрично вниз по линии щёк и подбородку к губам. Он привычным движением поправил круглые очки, которые ему были совершенно не нужны, как и всем людям, которые проживали в те дни на Земле и в Солнечной конфедерации. Очки остались пережитком, сегодня, когда все глазные болезни могла излечить биогенетика, лишь единицы носили их. В основном члены профессорского сословия, для которых очки являлись символом отличительной особенности, знаком их касты. Хотя более молодые учёные считали данную традицию архаизмом.
– Если только у вас нет машины времени, – ухмыльнулся собственной шутке профессор, – хотя она, по-видимому, существует только в книжках, принадлежащих к жанру научной фантастики. Знаете, ребята, вообще, когда я завожу речь об этом гипотетическом устройстве, мне всегда вспоминается эксперимент прекрасного человека и физика-теоретика, с которым я, конечно, никогда не был знаком, ибо он умер за много лет до моего рождения, – Стивена Хокинга. Трудно придумать эксперимент проще, но не изящнее.
Профессор зашёл за свой стол и облокотился на кафедру:
– Стивен Хокинг организовал вечеринку для путешественников во времени и, со свойственной настоящему англичанину чопорностью, отправил приглашения, точнее, объявил о вечеринке, после того как она завершилась. Он долго ждал гостей, но никто, как вы понимаете, не явился. Стивен пришёл к выводу, что путешествия во времени невозможны. Хотя по мне, так может, путешественники во времени просто проигнорировали Хокинга, может, он показался им не столь интересной и приятной личностью, поэтому никто не захотел с ним увидеться, – профессор сделал короткую паузу, оглядывая своих студентов. Пятнадцать человек, каждый из которых, кажется, внимательно вкушал речь преподавателя.
Профессор уже приоткрыл рот, чтобы продолжить, когда сидевшие за столами студенты и вся аудитория несколько раз вздрогнула, словно кто-то включил и выключил свет. Привычные бежевые стены, пол, потолок, окна и все предметы интерьера аудитории, включая людей, стали голубовато-синими. Некоторые из сидевших за столами молодых людей и девушек не прощаясь, исчезли. Одни рассыпались на кусочки, другие разлетелись пёстрыми бабочками. Стало ясно, что время занятия истекло и лекцию можно смело покинуть. Голографические модели людей, одна за другой кивая профессору, растворялись в воздухе.
Мужчина с бакенбардами тоже уже хотел покинуть аудиторию, отключившись от визуализатора пространства, когда заметил, что к нему направляется Галия, маленькая, худенькая девушка, одна из его любимейших учениц. Профессор невольно улыбнулся ей. Как и любой преподаватель, он обожал тех студентов, которые не просто слушали его лекции, витая в облаках, а подходили после занятий и что-то спрашивали, чем-то интересовались. Профессор любил пообщаться, иногда даже поспорить, про таких говорят: его хлебом не корми, дай поговорить. Мужчина поднял руку, чтобы пригладить волосы, как будто они могли выбиться из прилизанной причёски, и замер в ожидании.
Визуализатор перестал подавать сигнал об окончании занятия, датчики зафиксировали, что в виртуальном проекте остались люди и восстановили полноценную картину аудитории. Снова вернулся весь спектр видимого человеческим глазом цвета.
Галия встала перед преподавателем и, как всегда, быстро, явно нервничая, заморгала глазами, отчего её ресницы стали похожи на крылья бабочки.
– Юрий Германович, – начала она, – вы упомянули о профессоре Хокинге, я читала, что о он мечтал и хотел вывести идеальную формулу, которая описывала бы всё мироздание, отвечала на все вопросы, объясняла бы всю Вселенную, – всё это она протараторила на одном дыхании, профессор склонил голову на бок, внимательно слушая, – как вы думаете, возможно ли, даже гипотетически, обнаружить, вывести, такое уравнение?
Юрий Германович засунул руку в карман твидового пиджака и на мгновение задумался, разглядывая девушку. Её нельзя было назвать красивой: довольно заурядная внешность, вытянутый подбородок, узкий, но при этом крупный нос, тонкие губы, но великолепные, проникновенные, голубые глаза, говорящие о необычайном уме, скрывающимся в маленькой головке. Профессор уже давно вышел из того возраста, когда судил о людях по их внешности, просто он автоматически подмечал черты своих собеседников, возможно, сказывался длительный жизненный опыт. Юрию Германовичу было уже семьдесят с хвостиком, хотя он пребывал в здравом уме и был очень неплохо сложён для своих лет.
– Да, говорят, была у Хокинга такая мечта или, может, даже цель, – профессор снова невольно улыбнулся, – чисто гипотетически, Галия, возможно всё, что угодно. Гораздо труднее осуществить это на практике…
Профессор, казалось, погрузился в свои мысли, Галия уже не думала, что последует ещё что-то, когда Юрий Германович сказал:
– Знаешь, мне больше нравится мечта Яо, – он посмотрел ей прямо в глаза, девушка выдержала взгляд учителя – Яо говорил, что существует слово, которым можно выразить всю Вселенную, которое раскрывает абсолютный смысл всего сущего. Это слово или его комбинацию возможно применить в любой отрасли знания и добиться таких результатов, которые до сих пор находились лишь на грани не то что мечты, а не реальности.
– Яо, это древний китайский император? – девушка сморщила лоб, словно пыталась прочесть мысль профессора.
– Да, – ответил Юрий Германович, – удивительный человек, он показал, как превратить математику, стратегию и логику в искусство. Он создал древнейшую логическую игру вэйци, чтобы обучить бездарного сына управлять государством. Хотя забавно, что у столь блестящего человека мог быть бездарный сын, или Яо всё время уделял государственным делам, и у него не хватало времени на собственных детей, – профессора, как всегда понесло.
– Если, конечно, Яо вообще существовал, – вставила Галия.
– Хм. А почему бы ему не существовать? Ведь Гильгамеш или даже Кришна, которых некоторые считают за богов или мифических героев, тоже когда-то жили на Земле, реальные люди становились прообразами богов, их деяния мифологизировались. Банальный пример, Геракл, – профессор расправил плечи, представляя себя витязем в шкуре немейского льва, – это могучий мужчина со здоровенным поленом или бревном, разве это не образ нашего предка кроманьонца или, может быть, неандертальца, которого мелкие сапиенсы немного побаивались. В каждой легенде и мифе есть доля правды, или кусочек лжи.
– Значит, и в истории про слово, которым можно описать смысл всей Вселенной, есть кусок лжи.
– Несомненно, но теория всегда красива. Вот ты, Галия, как думаешь, что это за слово, что за набор символов, или, может быть, иероглиф, который выражает мироздание?
Профессор по привычке снова взглянул в окно, там уже отсутствовали дети, зато появилась лавочка под каштанами, на которой сидели две мамочки с колясками.
– Так с ходу я сказать не могу, только если предположить, – пролепетала от неожиданности девушка, – Любовь?
«Ну, конечно, что ещё могло прийти в голову девушке её возраста», – решил профессор:
– Описать мироздание словом «любовь», наверное, может религия, это мне напомнило дискуссию мудрецов древности, когда они спорили, как же зовут бога. И маленькая девочка, дочь одного из мыслителей, которая бегала рядом со спорящими бородатыми дядьками, сказала, что имя Бога – Любовь. Потому что девочка не покидала этого чудесного, волшебного сада и никогда, подобно маленькому Будде, не видела смерть, войны, голод, рабство и разрушения. Как можно словом любовь охарактеризовать, например, гражданскую войну, или, что, ненависть – это тоже любовь?
– Я…я… не знаю.
– Конечно, конечно, – замахал руками профессор, – размышлять над этим можно очень долго, например, тёмными зимними вечерами, сидя у камина с чашечкой кофе, хотя я предпочитаю думать, когда еду в общественном транспорте, знаете, как у Мамардашвили: «постоянно пребывать в мысли», и решение придёт само, сознание выдаст результат подобно компьютеру, если изначальные данные заданы верно, или, может, приснится во сне.
– Хорошо, я подумаю, – пообещала девушка, – а какой ответ дали бы Вы?
– Не знаю, – с весёлой жизнерадостностью заявил профессор.
– Но даже если найти верный ответ, что мне это даст, кроме приятных или мучительно тягостностных размышлений?
– Знаешь, Галия, эту легенду мне поведал отец, я не знаю, где он её прочёл, он до безумия обожал книги и привил любовь к искусству и литературе всем моим братьям и сестре. Когда я спросил его о пользе ломания головы над бесполезными загадками, он ответил, что ничего в этом мире не происходит просто так, никакое знание или результат размышлений, который тоже является знанием, не бесполезен.
Любые головоломки расширяют сознание, приносят пользу, даже в случае поиска решения или неверного ответа. В нашем случае, всегда интересно поразмышлять над смыслом, историей и происхождением слов, мы же с тобой лингвисты, ты будущий, я действующий.
– Да, наверное, интересным человеком был ваш отец.
– Да, был, – профессор потупил взор и нахмурился, словно пытался вспомнить давно забытые черты лица своего отца, – нам было непросто без него, но я всегда гордился папой. Он мечтал стать космонавтом, грезил поиском жизни во Вселенной, а ещё он хотел жить вечно, чтобы знать всё или как можно больше.
– Мы все хотим жить вечно, – обобщила Галия, – мне становится страшно, когда я думаю, что в какой-то момент, сегодня или завтра, меня может просто не стать, и вот это всё, – она обвела руками, искусственно созданную проектором аудиторию, словно она была реальна, – просто исчезнет для меня.
– Не стоит обобщать и волноваться, – Юрий Германович постарался улыбнуться своей самой тёплой и милой улыбкой, – доживёшь до моих лет и уже многое, правда не всё, станет безразлично, просто устанешь от этого дикого мира, который с каждым днём ускоряется всё быстрее.
Галия пожала плечами, мол, всё может быть.
***
– Оно пытается что-то нам сказать, – Гефест любовался калейдоскопом, сменяющих друг друга цветов, в исполнении сфероида.
– Ты можешь расшифровать сигналы? Что оно хочет?
– Так сразу с ходу и не поймёшь, – Гефест взял паузу.
Сфероид прекратил испускать радужные волны и начал медленно менять цвета. Теперь в них прослеживалась некая-то логика. Вначале друг за дружкой возникали холодные тона. В сознании Гефеста они преобразовывались в образы космического пространства, холодного, мёртвого и чужого. Хотя для него космос уже давно перестал быть чуждым и негостеприимным местом. Потом сфероид, немного изменив свою форму и размер, сплющившись, стал испускать волны тёплого света. Гефест распознавал их как приятные воспоминания о доме, родителях, Земле и даже о его давно забытом, любимом университетском преподавателе этимологии.
Сфероид пытался достучаться до сознания человека сидящего внутри экзоскелета, но ему это никак не удавалось. Гефест силился понять световые сигналы, однако, кроме стандартных образов ничего не приходило на ум.
– Ахилл, может, ты попробуешь воспринять «речь» нашего гостя?
– Гостя? Я думаю, что мы уже поменялись ролями, теперь в гостях уже мы, – Гефест понял, на что намекает напарник, «Андорра» подошла довольно близко к светлячку. Космические объекты разделяло не более двадцати тысяч километров. Звездолёт Солнечной конфедерации прекратил сближение и, став искусственным спутником светлячка, начал вращаться вокруг объекта. Датчикам, детекторам и сканерам экзоскетелетов удалось оценить размеры светящегося объекта: почти три тысячи километров в диаметре, этакая карликовая планета, подобная Плутону.
Форму светлячка трудно было назвать шарообразной, скорее всего, объект постоянно видоизменялся. Яркое излучение гасило сканеры, не давая привычным способом считывать информацию. Похоже, по внешней области наблюдаемого объекта волна за волной двигался осязаемый, твёрдый свет.
Сфероид изменил свечение, теперь видимый человеческому глазу свет сменился на ультрафиолетовое излучение, а затем существо начало отправлять рентгеновские лучи.
И тут Гефест начал осознавать «речь» сфероида. Это было похоже на слова или метки иероглифов, которые сфероид выбрасывал в надежде на понимание. Он «говорил» странной смесью образных слов, как бы отсекая их ножом от единой вещи и выдавая, ритмично выплёвывая кусками:
– Свет / Начало / Рождение / Жизнь / Бытие / Путь…
– И тебе свет, – аккумулировав энергию экзоскелета, ответил Гефест. Сфероид замер, прекратив собственный поток информации. Видимо, осознавая, что человек его понял.
– Свет / Я / Ты / Мы / Вместе / Речь.
– Да, кажется, понимаю, есть контакт, – Гефест уведомил об этом сразу и Ахилла, и покрытый металлизированными перьями сфероид.
– Речь / Слово / Да / Разумеется / Безусловно / Понятно / Разборчиво / Очевидно.
– Что ты, откуда? – Гефест решил взять быка за рога, перехватить инициативу этого довольно странного разговора.
– Номмун / Свет / Я.
– Я Гефест, человек, планета Земля.
– Номмун / Свет / Космос / Мир / Пространство / Бесконечность / Вечность / Вселенная / Свет / Номмун.
– Что он говорит? – полюбопытствовал Ахилл.
– Вроде бы, что Вселенная – его дом.
– И наш тоже, – обрадовался Ахилл.
– Что вы здесь делаете? Что случилось с клонами? Что это за светлячок? – обрушился Гефест на сфероид.
Существо перестало подавать сигналы, словно задумавшись или консультируясь с кем-то, а затем выдало:
– Свет / Пришёл / Наступил / Настал / Свет / Звал / Умолял / Просил / Ты / Пришёл / Наступил / Стал.
– Зачем звал?
– Свет / Учил / Изучал / Осознал / Понял / Мысль / Слово / Вселенная / Космос / Мир / Вечность.
– Ты звал нас, чтобы поделиться какой-то информацией?
– Свет / Помощь / Подспорье / Сотрудничество / Содействие / Польза.
– Ты хочешь, чтобы мы помогли тебе, но не отвечаешь на мои вопросы.
– Номмун / Свет / Пришёл / Наступил / Настал / Сюда / Здесь / Пусто / Тьма / Мрак / Бездна.
– Ты звал, эти люди, и их клоны, пришли. Теперь они мертвы, их нет, что ты с ними сделал?
– Свет / Изучал / Осознал / Поглотил / Пожрал.
– Похоже, ты и нас хотел сожрать, не так ли?
– Свет / Изучал / Осознал / Осторожно / Аккуратно, – сфероид сделал паузу, – Тьма / Мрак / Бездна / Горе / Печаль / Напасть.
Гефест чувствовал, как в нём зреет недовольство и злоба, но взял себя в руки, поняв, что, во-первых, уже ничего не исправить, а во-вторых, ему не хотелось исчезнуть точно так же, как испарились сознания клонов. Видимо, мощная вспышка света, которая повредила «Тайгу», ослепила приборы экзоскелета и чуть не унесла сознание Гефеста в бездну, была попыткой сфероида, или его светлячка, установить контакт с людьми. Но экзоскелеты и генномодифицированные люди внутри них выдержали нагрузку, в отличие от хрупких клонов «Андорры».
Ахилл что-то спрашивал, но Гефест отгородился от напарника, он горел желанием понять Номмуна. Это стремление стало идеей фикс, подобно мечте об утолении жажды путника в выжженной солнцем пустыне. Гнев и смятение, которые несколько секунд назад владели мыслями и чувствами Гефеста, испарялись, сменившись ощущением радости познания и желанием общения.
– Какое содействие, польза нужна от нас, житель Вселенной Номмун?
– Следует / Нужно / Важно/ Совершить / Сотворить / Слово / Вечность / Чудо.
« Предыдущий эпизод
Следующий эпизод »
Источник:
