Когда в женском одиночном катании еще не было повальной моды на ультра-сложные прыжки, от России на международных стартах выступала удивительная фигуристка Алиса Федичкина. Мягкая, нежная и очень женственная — и ничего, что ей тогда было всего тринадцать.Федичкиной ставили умопомрачительные программы, идеально подходящие к ее фактуре и характеру. Она даже могла бы получить титул чемпионки мира среди юниоров, и кто знает, как тогда сложилась бы ее карьера, но драматичная травма Алисы на разминке перед произвольной программой все планы и надежды обнулила.Она готовилась выступить на чемпионате России-2018, но тоже снялась из-за травмы. Через пару месяцев перешла от Евгения Рукавицына к Алексею Мишину и вскоре тихо завершила карьеру — никаких официальных заявлений на этот счет не было.Сейчас Алиса Федичкина учится на втором курсе в университете имени Лесгафта — на тренерском. Тренирует детей в школе «Старт Айс» в Юбилейном — это школа Татьяны Николаевны Прокофьевой. В первом после завершения карьеры интервью для Спорт — ответы Федичкиной на все важные вопросы.— Что привело вас к решению завершить карьеру? Проблемы со здоровьем или, скорее, ощущение, что в нашей жесткой конкуренции невозможно чего-то добиться?— В первую очередь, я ушла из-за здоровья. Я какой-то сезон — двадцатый, по-моему, — очень часто болела. Уходила на больничный на неделю-полторы, потом недели две восстанавливалась и опять заболевала. За год больше пяти раз. Из-за этого не могла набрать нормальную форму, чтобы выступать. А еще через год начались экзамены, мне нужно было готовиться к ЕГЭ, это тоже отнимало время. Плюс понимала, что на тот уровень, на котором я была, я уже не вернусь. Если и возвращаться, нужно прыгать ультра-си, потому что без них невозможно. Все это в совокупности сыграло роль.— Чемпионат мира в Дебрецене с вашим участием мне вспоминается как один из самых драматичных юниорских турниров в женском одиночном катании. Расскажите, что именно тогда произошло, что вам пришлось сняться с произвольной программы?— Я разминалась, практически уже заканчивала разминку, буквально делала последние прыжки на полу. А дальше отрывочно вспоминаю: я упала, какие-то белые блики в глазах, лежу на полу и смотрю на свою ногу. А там косточка огромная, опухла, и нога в два раза больше, чем кроссовок. Ко мне подбежал Евгений Владимирович. Там еще от зала до медпункта было очень далеко идти, и он меня нес на руках. У меня был болевой шок, наверное. Дальше помню, как тренер принес меня в медпункт. Вокруг меня стояла вся федерация. Мне давали какие-то бумажки, которые нужно было подписать, чтобы сняться с соревнований. Я ногу в конек засунуть бы не смогла. Кололи обезболивающие в ногу… и не только. Но не помогало ничего. Я даже ходить не могла и, естественно, снялась.— Это был перелом?— Нет, у меня был разрыв связок и надрыв других связок. Без перелома.— Следствие повышенных нагрузок или неудачное приземление?— Неудачное приземление.— Страшно представить, что если это несчастный случай, он мог бы произойти на Олимпиаде, например. Был спортсмен и нет спортсмена — ни ходить не может, ни коньки надеть.— Да, печально до ужаса. И ничего с этим не сделаешь.— Можно ли считать ту неудачу переломным моментом в карьере, после которого все пошло как-то не так? Все же вы не просто медаль могли выиграть там, но и золото. Лидировали после короткой программы. Звездный час.— Я потом очень долго восстанавливалась, это факт. Мне наложили гипс, я ездила на процедуры, а пока нога была в гипсе полтора месяца, меня забирал из дома наш офпист Андрей Борисович. Привозил в Академию, я там занималась на полу ОФП, как могла — пресс, руки, все, что не касается ноги. Спасибо всем, кто меня тогда поддерживал, не бросил в трудную минуту. Я им очень благодарна. Меня восстановили, мы поехали на сборы, где как раз и ставили «Русский танец». Когда были контрольные прокаты в Новогорске, я была еще вообще не в форме, даже каскад «три-три» не прыгала, но все с пониманием относились к этому. Но к концу того сезона я хорошо каталась, на чемпионате России неплохо выступила. Не знаю, переломный это был момент или нет, но на течение карьеры он повлиял точно.— До всех проблем со здоровьем вы думали о том, что надо учить сложные прыжки?— Тогда, кроме Лизы Туктамышевой, никто не прыгал тройной аксель, а о четверных речи вообще не было. Единственное, когда я каталась по юниорам, практически никто не исполнял в короткой программе каскад «три-три» во второй половине. И когда я катала «Сентиментальный вальс», меня такой каскад отличал от других. Четверные я никогда не учила. Только когда у Алексея Николаевича тренировалась, тройной аксель на удочке пробовала, но так… безуспешно.— Тройной аксель реально настолько по ощущениям отличается от двойного? Ну что там, казалось бы, один оборотик добавить.— Принципиально другая сила, крутка, техника. Намного сложнее, чем двойной. Страшно— И на удочке страшно?— Ну, на удочке не страшно, а просто так вкручиваться очень страшно. Не знаешь, куда и как приземлишься, можно разбиться совсем.— Ваши программы начала юниорской карьеры я бы приводила в пример индивидуальной работы со спортсменом — по точности попадания в образ и тонкости выбранной музыки. Расскажите, как вы над ними работали.— «Сентиментальный вальс» я катала в 13 лет, в свой первый юниорский сезон. Хотелось что-то легкое, что бы мне подходило. Тяжелое и грубое — не про меня. Искали именно то, что подчеркнуло бы мои лучшие стороны. Вальс поставила Ольга Германовна Глинка, а программу «Кошки» — Валентин Молотов. Эти «ушки», движения — все он придумал. «Русский танец» тоже ставила Ольга Германовна, — это, наверное, одна из моих любимых программ.— Вас для него настраивали каким-то особенным образом? Вроде представить перед собой русское поле, Волгу, Дон, чтобы передать характер музыки и душу.— Ольга Германовна просто говорила, что я катаю русскую красавицу (смеется) Ну, я и катала.— К слову о красоте. Болельщики любят развлекаться тем, что устраивают виртуальные конкурсы, где выбирают самую красивую фигуристку. Вы часто были в этих конкурсах в числе лидеров. Есть у вас вот это внутреннее ощущение, что вы вообще-то невероятно красивы?— Судить о своей внешности сложно, я бы так никогда не сказала. Ну, бывает, мне говорят комплименты. Но чтобы я считала себя самой нереальной красоткой во всем мире — нет, такого нет. Считаю, что я обычный человек с обычной внешностью.— Красота в спорте и жизни мешает или помогает?— В нашем виде спорта эстетика играет роль, но в целом судьи же не оценивают лицо. Прыжки и компоненты важнее внешности. Но если ты симпатичный, хуже от этого не будет точно.— Правда, что вы ростовская казачка?— Да нет (смеется). Не казачка. Родители оба в Ростове родились, а про предков подробности не знаю. Но в Ростове я жила около Старочеркасска, станицы, где живут казаки.— Вы много времени провели, тренируясь в группе Евгения Рукавицына. Какая там атмосфера, какие отношения между тренерами и ребятами?— Да отличная была атмосфера, ребята все дружили, тренеры очень хорошо к нам относились. Вообще ничего плохого не могу сказать. Сборы всегда проходили гладко, тренировки тоже. — Вы, наверное, понимаете, почему я спрашиваю. Повод — недавнее интервью Елизаветы Нугумановой, где она обвиняет тренерский штаб Рукавицына в жестоком обращении.— Если говорить насчет претензий к весу, мне кажется, борьба с ним есть в каждой группе, и это абсолютно нормально. Потому что чем меньше вес в пределах нормы, тем лучше результат, и если тренер говорит, что нужно похудеть, в этом нет ничего обидного. А так… чтобы в группе кого-то гнобили, не могу себе представить. По крайней мере когда я каталась там, все было отлично.— Хорошо помню старт в Риге — ваш первый юниорский гран-при. Реакция тренера в кике бесценна — он выглядел самым счастливым человеком на планете. Такой, знаете, гордый отец.— Сейчас, будучи тренером, я очень разделяю его чувства. Когда ты готовишь человека, вкладываешь в него силы и душу, а он на старте делает идеально все, над чем вы работали, хочется его и на руки поднять, и обнять, и расцеловать, и все что хочешь сделать. (смеется)— Вы тепло говорите о Евгении Рукавицыне. Почему решили поменять тренера в какой-то момент?— Показалось, что ушло взаимопонимание. Просто хотелось какого-то нового опыта, попробовать себя в чем-то другом. Никакого криминала.— Как думаете, почему у спортсмена и тренера иногда теряется взаимопонимание?— Сложно сказать. У всех по-разному. Наверное, сказываются трудности возраста, или тренеры к спортсмену начинают как-то иначе относиться.— У вас была трогательная юношеская история любви с Димой Алиевым, даже документальный фильм про вас снимали. Сейчас общаетесь с ним?— Особо не общаемся, не видимся, нигде не пересекаемся. Мы были очень юными и разошлись, потому что у нас были разные пути, цели. Разные понятия о счастье. Просто мы повзрослели и поняли, что мы разные люди.— Есть стереотип, что романтические отношения мешают спортивным результатам. Иногда тренеры даже жестко контролируют такие моменты.— У всех по-разному, на нас это не особо влияло, потому что мы имели возможность много времени проводить вместе без отрыва от тренировок — разминки, лед, соревнования. Совместно проведенное время никак не отвлекало, наоборот даже — поддержка помогала каждому.— Тренеры не подшучивали по-доброму над ситуацией? Мол, Ромео и Джульетта на льду Академии.— Нет, вообще нет. С уважением к этому относились. Ну, и мы в свою очередь на тренировки никак отношения не переносили, серьезно воспринимали работу.— Как вам работалось с Мишиным?— Алексей Николаевич очень мудрый человек. Много вещей он мне рассказал и показал, которые я сейчас использую в работе тоже. У него немного другой подход к тренировкам. Мишин вообще суперспокойный. Был непривычный для меня момент, что у Рукавицына у нас разминки проходили самостоятельно, а у Мишина разминки вела Татьяна Николаевна, и мне казалось, что это не разминка, а ОФП. Я выходила после разминки на лед никакущая первое время — вот к этому нужно было привыкнуть.— А подходы к дисциплине и взвешиваниям от группы к группе отличаются?— Да в принципе плюс-минус одинаково. Взвешивания перед тренировками, это все записывается. У Евгения Владимировича мы каждый сам взвешивались, записывали, относили эту бумажечку с цифрой тренерам. Сами разговаривали, если что-то не так. У Алексея Николаевича в зале были весы, мы просто приходили и взвешивались. И многое все равно остается на самостоятельную работу и самоконтроль — у всех так.— Растущий вес в пубертат — правда такая сила, с которой невозможно бороться?— Иногда это реально необъяснимо — кто-то не поправляется вообще, а кто-то от яблока полкило прибавляет. Такое бывает! Кто-то ест конфеты и не поправляется. У всех по-разному наступает пубертатный период. В среднем это бывает лет в 16-17. Иногда это выглядит как небольшая припухлость, не как прямо лишний вес. Постепенно накапливается. У нас если спортсмен поправляется на 400 граммов, это уже заметно. Ты произвольную программу нормально не выкатаешь, потому что устанешь к концу и будешь задыхаться. Прыжки будешь недокручивать, катание пострадает. Мелочей нет, держать вес — реально важно.— Есть ощущение, что тренеры часто требуют от спортсмена похудеть, но не умеют объяснить, как это грамотно сделать. Вам такие вещи рассказывали или нужно было все самостоятельно узнавать? — В группе Алексея Николаевича, если есть какие-то проблемы с весом, он отправляет к диетологу, к специалисту, который с гормонами работает. Диетолог составляет план питания, объясняет, из-за чего ты поправляешься и как сможешь похудеть. То есть если есть проблема, тренер сразу отправляет к врачу, чтобы никаких глупостей не наделала. У Евгения Владимировича я в принципе не сталкивалась еще с такими проблемами, разве что перед последним чемпионатом России, с которого снялась. То есть максимум мне говорили похудеть на полкило, а это так, несерьезно.— Если оглядываться назад на вашу карьеру, что-то в ней вы бы изменили?— Могу только вспомнить чемпионат мира в Дебрецене. Мне, конечно, интересно, как сложилась бы моя карьера и жизнь, если бы не тот инцидент. Эта мысль меня иногда занимает.— Долго переживали тогда?— Когда уже прилетела домой, думала только о том, чтобы скорее восстановиться и набрать форму. Старалась не страдать и не загонять себя, наоборот, была мотивация вернуться еще лучше в следующем сезоне. А так иногда задумываюсь, и грустно становится. Думаю, а что, если бы?.. Но если бы да кабы. Что об этом теперь сожалеть. Случилось так, как случилось, уже ничего не исправить.— Кто из фигуристок вас вдохновлял?— Я постоянно смотрела видео и пыталась примерить на себя какие-то вещи, подсмотренные у двух фигуристок — Эшли Вагнер и Елены Радионовой. Для меня они — эталон женского катания.— Ого, неожиданно. Мне кажется, Лена ненамного старше вас. Года на три всего.— Да, но даже когда мне было лет 9-10, я смотрела ее юные выступления и равнялась на нее.— Эшли Вагнер как пример — довольно необычный выбор для российской фигуристки. Как думаете, ее игривость, способность флиртовать в программах — это врожденное качество или наработанное?— Мне кажется, в базе это либо дано, либо нет. Эшли вот дано, и она еще это развивала дополнительно. Мне это в ней очень нравилось.— Что из неочевидных бонусов в жизни дало вам фигурное катание? Все сказали бы про стойкость, характер, красивую фигуру, возможность путешествовать.— Может быть, чувство вкуса. Я с раннего возраста начала краситься, прически себе делать, костюмы выбирать.— Но и на школу время у вас оставалось, судя по тому, как вы ведете разговор.— До шестого класса я старалась ходить в школу постоянно, оценки были хорошие. На переменах бегала в библиотеку. Мне кажется, если бы я не была спортсменкой, была бы отличницей. После шестого класса мы уже переехали в Питер, поэтому я училась дистанционно. Конечно, это влияет на успеваемость. Но старалась заниматься с репетиторами, чтобы совсем не отупеть.— Вы по натуре, мне кажется, перфекционистка.— В какой-то степени да. У меня всегда было на тренировках такое, что если три раза подряд не сделаю все как надо, со льда не уйду.— Вы всегда хотели стать тренером?— Я еще будучи спортсменкой думала о том, что хочу тренировать. Обожаю детей, люблю работать с трехлетними малышами, они очень милые. Люблю все им разжевывать, как нужно делать, чего нельзя делать. Это прямо мое.— Самым старшим воспитанникам сколько? Они, по идее, что-то уже прыгают у вас.— Шесть лет. Одинарный аксель скоро будем учить и двойные.— Дети обычно обожают таких вовлеченных в процесс тренеров, дарят им всякие штучки, своими руками сделанные.— Ой, правда. Мне дарят браслетики, рисунки, поделки из пластилина. — Отдельный шкаф для подарков уже появился дома? — Ну, папка для рисунков есть. А поделки на катке лежат.— У вас ведь был опыт работы в кино. Как это получилось?— Я участвовала в съемках сериала «Последний аксель», была там как хореограф-постановщик. Тренировала актеров, чтобы они могли стоять на коньках и что-то в камеру показывать. Попала туда по знакомству, как-то даже спонтанно. Лежала дома, засыпала, когда мне вечером позвонили и попросили помочь. Тренировки с актерами у нас были каждый день с восьми утра. У нас было два часа льда и час ОФП, и так на протяжении 2-3 недель. Потом начались съемки — обычно с девяти вечера до шести утра. Иногда по три дня подряд ночные съемки, это довольно тяжело.— А в «Серебряных коньках» тоже вы снимались?— Да, в массовке. Татьяна Николаевна Прокофьева ставила нам вальс, мы его танцевали парами в Михайловском замке.— А в главной роли или в роли второго плана не хотелось бы себя попробовать? Мне кажется, с растущей популярностью фигурного катания в стране про него можно снимать и снимать кино.— Хотелось бы, но, мне кажется, это уже совсем другой уровень. Речь должна быть хорошо поставлена, нужно владеть актерским мастерством. Но если бы были какие-то предложения, думаю, я бы попробовала.
Источник:
